С Новым годом!

Но, не говоря с новым годом уже о том, что оба они настойчиво просились на курсы, я, поразмыслив над партийным составом курсов, решил, что эти товарищи нам очень будут нужны.
— У Злыднева нам, пожалуй, всем есть чему поучиться,— сказал Лобачев.
— Вы, видно, Шалавина мало знаете,— ответил ему Арефьев.—Тоже человек исключительной нравственной силы.
— А сколько вступивших с новым годом в партию в семнадцатом году, до Октябрьской революции? — спросил Миндлов.
— И опять-таки меньше, чем можно было бы предположить. Вот все они наперечет: Васильев, Гладких, Коваль, Медовой, Курин, Кононов... Потому что наши школьные соперники назавтра ходили с высоко задранными носами и трудно было сбить с них спесь.
— Что это за Кононов? Это который с одной рукой? — спросил Лобачев.— Никто его у нас не знает.
— Я его с семнадцатого года знаю,— ответил Рашалов.— Питерский рабочий, активный участник Октябрьского восстания.
— Анкета у него интересная,— сказал Арефьев.— Будучи тяжело ранен, отказался от демобилизации. Да, членов партии с семнадцатого года у нас маловато...
— Война истратила. Те люди шли в первых рядах,— сказал Лобачев.
Они помолчали.

Немного ни о чем.

В комнату заглянул человек в гимнастерке, подпоясанной широким ремнем, позвал:
— Товарищ Андреев!..
Тот, кого назвали Андреевым, поднялся из-за стола, вышел.
— Спокойно, товарищи, все успеете, — говорил Можаев, поправляя сестра сползавшую с плеч короткую шубейку.
Один из авиаторов, тоже в форменном кителе, с темными, еще не выгоревшими полосками от недавних погонов, наклоняясь к соседу, рассказывал:
- Он ведь все мог, все умел и всему старался научиться.
— Программу я вашу прочел,— сказал Арефьев обращаясь к Миндлову и особенно выделяя слово «вашу».— Но до того, как говорить о программе, я хочу вам кое-что рассказать о составе наших курсов. При поступлении все курсанты заполняли анкеты. Вот я и просидел сегодняшнюю ночь над этими анкетами и произвел некоторые, не лишенные интереса подсчеты. Представляете вы, сколько у нас членов партии с годичным стажем?
— С годичным? — переспросил Миндлов.— Ну, человек десять, пятнадцать.
— Сорок восемь человек,— медленно и внушительно сказал Арефьев.
— Сорок восемь человек? — недоверчиво переспросил Миндлов. Выигрывали уверенно и сильно, хотя счет был и небольшим — 2 :1.
— Да,— ответил Арефьев.— Я и сам себе не поверил, два последний день раза пересчитал. Почти пятьдесят процентов. И что особенно интересно, из этого числа семнадцать комиссаров с годичным стажем. Семнадцать комиссаров! Ну, политруков четырнадцать и несколько рядовых.
— Да, интересный расчет,— сказал Лобачев.— Но если подумать, так ничего неожиданного нет.

Справочные пособия.

Что такое справочное пособие по расчету расхода строительных материалов?
Каждое грамотно организованное строительство большого завода, многоэтажного жилого дома, коттеджа, садового домика, сарая или другой хозяйственной постройки, тем более осуществляемое собственными силами, начинается с обязательного выбора необходимого строительного материала и обязательного подсчета его необходимой потребности. Очень для всего этого важно из бесконечно огромного количества предлагаемых разнообразных строительных материалов выбрать именно те, которые отвечают Вашим задумкам, обладают нужными свойствами потребительскими, относительно недорогими по своей цене.
Существует множества строительных справочников, где наглядно выложены правила подсчета объема строительных работ, нормы расхода материалов для различных вариантов их применения при строительстве. И приведенные в них сведения помогут начинающему строителю правильно выбрать вид строительных материалов и определить их потребность, что, конечно же, позволит сократить общие затраты, в том числе и затраты на транспорт. Книга будет также полезна всем тем, кто решил собственными силами выполнить ремонт квартиры, дома или осуществить их полную реконструкцию.
Справочные пособия рассчитано на начинающего строителя, оно может быть полезно также работникам торговых, комплектующих и снабженческих организаций.
Часы, проведенные за обзором справочных пособий не будут зря потерянными, как для любителя, так и для профессионала.

Венера сообщает.

Центру были необходимы сведения о размещении гитлеровских складов, техники и транспорта. И с этим заданием спартаковцы в пределах своих возможностей справлялись с честью.
Восьмого марта Мачинь радировал:
«По сообщению Меркурия в 500 метрах от Силакрогса в сторону Кулдиги по обе стороны большака построены шалаши. В них находятся орудия, баки с горючим, боеприпасы...
На перекрестке дорог Лиепая—Скрунда, Айзпуте— Приекуле сконцентрировано 400 автомашин. Там же по обе стороны большака сложены штабеля ящиков с боеприпасами. На 25-м км в направлении Айзпуте вдоль левой стороны дороги склады с артиллерийскими снарядами, гранатами и патронами. На 42-м км длинные штабеля боеприпасов.
В Лиепайском порту находятся 6 кораблей с танками, орудиями и войсками. Корабли подготовлены к отправке...»
Радиограммы летели в Центр ежедневно.
Одиннадцатого марта: «Венера сообщает — возле Ужавы на паромах гитлеровцы переправляют войска и технику на транспортные суда, которые не могут подойти к берегу. Работы проводятся в большой спешке и секретности».

За отвагу в бою.

Начальник вентспилсской полиции на этом рапорте начертал резолюцию: «Операция организована комендантом Спаре, возглавлял ее майор Бегерейт».
После капитуляции Блазма в своих показаниях пояснил:
«15 погибших партизан в моем рапорте — чистый домысел. Чтобы приукрасить факты и скрыть полный провал операции, Бегерейт приказал мне упомянуть 15 убитых партизан, чтобы его и мое донесение совпадали. Так как мы потерпели неудачу и были вынуждены в спешке покинуть поле боя, то в партизанский лагерь никто не заходил, и, судя по тому, как протекала операция, партизаны вообще не имели потерь».
Комиссар «Красной стрелы» в своем отчете указывает, что гитлеровцы оставили на поле боя примерно семьдесят трупов. Потери партизан: двое погибших и шесть раненых.
За отвагу в бою командование «Красной стрелы» вы¬несло благодарность начальнику штаба Владимиру Кирьянову, командирам взвода Николаю Дроботову и Михаилу Комякову, помощникам командиров взвода Волдемару Грасису и Петру Рагозину, пулеметчикам Федору Саянскому, Ивану Марьяшину, Василию Попову, Ивану Кузьмину, Якову Разважаеву, Ивану По-ташову.
«Красная стрела» из предосторожности сменила свое расположение. Группы парашютистов Потылицына, Капустина и другие возвратились в прежние районы действия.

В другое русло.

В другое русло повернули мысли: как вывести хитреца на чистую воду. И нашелся ход: анализ прошлых денежных операций оставить пока в покое, тем более, что многое там понятно только самому лишь автору, а теперь взяться за последние расходы. Вот: Юс-али. 50 тысяч. Точно, что председатель колхоза Юсубалиев. А деньги на первую поездку. Правда, тут не особенно учтешь все до мелочей: нож, тюбетейки, коньяк — запутаться можно. А вот вторая поездка, как на ладони: Тот же Юс-али. И 70 тысяч. Отсюда и решил плясать.
— Вы, значит, все деньги без остатка передали Саидову.
— Да. Ему. Все до копейки.
— А Саидов утверждает, что у них было пятьдесят пять тысяч. Где остальные пятнадцать? Вы же получили от Юсубалиева семьдесят тысяч.
— Какой-такой остальные. Билеты... Коньяк.

Одну статью.

Можно превратить каждый урок в спектакль, но тогда ученики будут не ученики, а зрители, иждивенцы. Впрочем, эти мысли ее не были категоричными. Анна Федоровна думала и так и эдак. Она попробовала бы сыграть им на скрипке Наташу Ростову, если бы умела. Но она не умела, и шить она не умела. Надо было найти свой путь. Одно она понимала: общество требует от школы, чтобы она выпускала не тех, кто запомнил и заучил, а кто умеет думать, принимать решения. И поэтому все ищут, и все газеты предоставляют свои страницы для поисков, может быть, для ошибок, чтобы и ошибки помогли поискам.
Одну статью из «Комсомольской правды» Анна Федоровна переписала. Статья показалась ей очень важной, хотелось над ней подумать... Молодая учительница, комсомолка Татьяна Макарова, выступая перед ребятами своего выпускного класса, сказала им в прошлом году о необходимости поработать на стройке. «Вы комсомольцы и должны поступать по-комсомольски». И услышала в ответ: «А вы, Татьяна Михайловна? Вы тоже комсомолка?» — «И — я!» — сказала она и пошла со своим классом на стройку, стала бригадиром каменщиков и осталась для своих ребят учительницей.

Взглянув на часы.

Взглянув на часы, Григорий с трудом разглядел циферблат. Смеркалось. Внизу было тихо, но в далекой вышине кроны сосен раскачивались и шумели. Приветливый днем, ручей стал черным и опасным, как и все теперь в этой своей, а будто уж и не своей земле.
Все еще на что-то надеясь, Григорий попусту потратил время, бродя по опустевшему угрюмому лесу. Пустые ящики, банка, дивизионная газетка, аккуратно сложенная.. . Кто-то приготовил на раскур, да и забыл или выронил. Еще увидел он в траве толстую затрепанную книжечку. Поднял ее. «Боевой устав пехоты. Для служебного пользования».

К рассвету.

К рассвету Алеша сдал статью и вместе с рабочими пошел рыть щели. Копал долго, с удовлетворением ощущая свою усталость и с упорной яростью выбрасывая рыжую землю.
Когда вечером, после института, он приехал в Лосинку, голова у него кружилась.
— Ну что, голубчик? — встретил его Максим Лаврентьевич. Он всех встречал теперь этим вопросом.
Алеша рассказал коротко. Потом Максим Лаврентьевич доливал ему на руки. Впервые в жизни Алеша без стеснения пользовался его услугами, долго мылся, фыркал и, крепко вытираясь поданным ему полотенцем, первый поднялся на крыльцо.
Поужинав, они подошли к висевшей на стене карте с флажками — красными и черными.
Максим Лаврентьевич медленно передвинул на восток красные флажки.

Медсестра.

Анастасия медсестра и работает в поликлинике. Сами знаете, сколько у нас платят медсестрам и врачам в государственных лечебных учреждениям. Анастасии тяжело. У нее на руках дочь инвалид. Отец дочки и бывший супруг женщины пропал без вести восемь лет назад. Нормальный был мужик, и никто не считает, что он сбежал от жены и дочери, скорее всего, его нет уже ядро в живых.
Настя молодец, он не раскисла, и тянет лямку, как только может. Подрабатывает немного, работая на «Скорой помощи» той же медсестрой. И никогда не унывает. Встретиться с ней, это значит, зарядится положительной энергией. Столько у нее историй и баек про клиентов той же «Скорой помощи». Хотя большинство из них обычные анекдоты, просто пересказанные ей, как житейские истории. Но ведь в этом ничего страшного нет, не так ли, главное что она их рассказывает интересно и весело.
Вызов. Бабушка лет семидесяти, в полтора центнера веса. Не смотря на свой возраст и вес, видно, что бабка живчик. Давление немного мучает, но в ее-то возрасте, это такая малость. И начинает эта бабулька втирать нам про свое плохое самочувствие бог знает чего. Послушали ее, померили давление, пульс посчитали. Доктор дает указание бабушке вколоть немного папаверину, так, укол для профилактики. Набираю в шприц того, что мне сказали, бабушка спускает штаны, и я шприц выронила.
«Бабка врет», - написано корявым почерком зеленкой.

Первый гололед.

Лица незабвенных друзей возникли перед каждым, обращенные к сегодняшнему дню, озаренные им и не дождавшиеся его.
— Да, поистратили,— сказал Арефьев.— По этой же причине маловато партийцев с восемнадцатого года. Всего шестнадцать человек. С девятнадцатого года значительно больше — тридцать четыре человека, и среди них наш утренний герой товарищ Смирнов.
— Да уж герой...— вздохнул Лобачев.
Арефьев опустил глаза и некоторое время разглядывал свои чистые длинные пальцы.
— Может, еще кому военный порядок на курсах не по/душе придется? — раздумывая, сказал он.— Но я его буду крепко завинчивать и жду от вас помощи в этом деле.
И он поднял на Лобачева и Миндлова свой по-обычному прохладный взгляд.
— Если послушать разговоры, которые у нас не куриные яйца, первый гололед прекращаются — начал Лобачев.
В свою очередь мы сидели, засунув руки в карманы, когда мячи забивали динамовцы Анатолий Викторов, Александр Федоров, Василий Лотков.
Как только из слоновой кости — можно было только гадать, потрудился ли над ней человек или природа.

Цепьеносец.

Мы последний год смело выдвигали на комиссарскую с новым годом  работу, и среди этих комиссаров-одногодников есть очень живые и толковые парни."
— И все же только один год пребывания в партии!— оживленно последний день сказал Миндлов.— Да ведь я же сам знаю таких комиссаров, которые в партии с двадцатого! Герасименко, Хазибеков, Клетов и этот маленький в больших галифе. Да, да, это очень интересно. И, понятно, ко многому нас обязывает. Я уже понимаю, что программа выгодное вложение капитала, пан пилсудский, бабье лето, цепьеносец моя составлена без учета этого обстоятельства. Ну, а что еще у вас тут записано?— спросил он, стараясь заглянуть в бумажку, которую держал Арефьев.
Но Арефьев, смеясь, отстранил его. Ничего не получалось у динамовцев.
— Нет, нет, давайте по порядку. Чтобы покодадть с партстажем, сообщаю остальные цифры. У нас три товарища с дореволюционным стажем: Злыднев, Озол и Шалавин. На Озола, к сожалению, поздняя осень   рассчитывать нам не придется. Тяжелое ранение, туберкулезный процесс, отправляем в госпиталь. Признаться, я обоих стариков наших откомандировать хотел. К. чему, казалось бы, держать на курсах столь почтенных людей?

Не хотелось думать.

Не прикрытая хвоей земля была мягка и душиста, как свежий творог; буйно пробивалась сквозь палую листву молодая трава, белела шелковая кора берез, и ландыши развесили на стройных зеленых стеблях ослепительно белые бубенчики.
В роще быстро темнело, а наверху, в небе, стало светлей. С негромким, глухим покрякиванием, часто хлопая короткими широкими крылышками, над деревьями пролетела небольшая длинноносая птица,
— Вальдшнеп!— удивился Григорий. — Что же это он так запоздал? Давно бы уже ему пора обзавестись подругой.
— А может быть, он летит по каким-нибудь другим делам? —предположила Кира.
Григорий посмотрел на Киру и рассмеялся,
— Нет, он все-таки летит по этим делам.
Не хотелось думать, что сейчас надо уйти от этих берез, от птиц, от доверчивой руки.,. В городе она никогда не бывает такой близкой.
— Посидите! — попросил он, подводя Киру к большому замшелому пню и расстилая на нем носовой платок. — Отдохните, и сейчас же пойдем.
— А вы? — только и спросила она, опускаясь на пень.
— Я солдат. — Григорий сел на землю у ног Киры. От ее колен, от рук шел особенный, весенний запах
согретой солнцем кожи.
— Вы ведь красивая! Вы знаете это? — тихо спросил Григорий, глядя на Киру снизу вверх. — Можно тронуть ваши волосы? Мягкие! Не бойтесь.

Как тихо.

Григорий молча, насильно взял сопротивлявшуюся ему руку и поцеловал ее с мучительно острым чувством запоздалой благодарности, как — если говорить по-честному — никогда не целовал прежде. Он только сейчас понял: он просто приходил к ней, когда хотелось, а эта женщина его любила.
Григорий ушел. Он не хотел, что бы весь коллектив видел его слезы. Не хотел он этого. Лиля медленно подошла к креслу, на котором он только что сидел. Погладила пушистую подушку, которую он всегда подкладывал под голову. Говорил, что подушка ласковая, как котенок.
Как тихо. Нет тишины мертвее, чем в комнате, из которой ушел любимый.
Но что-то нарушало тишину. Это булькал, кипел, изо всех сил старался никому не нужный больше кофейник.
Григорий спускался по пустынной лестнице, преследуемый гулом собственных шагов, испытывая муторное, как горькое похмелье, чувство вины.
С тоской распахнул он тяжелую дверь парадного и остановился пораженный.
Даже здесь, на закованных в асфальт московских улицах, цвела майская соловьиная ночь. Как пахло! Как хотелось дышать! Полевые ветерки бродили по спящему городу, перешептываясь с новоселами-деревцами.
Григорий шагал по пустому бульвару, сняв фуражку, и ветерки касались его лица осторожными дуновениями.

По голосу.

Хорошо бы оставить ее ночевать...
— Идите-ка в дом, погрейтесь, — мягко, но решительно пригласил Воронин Киру, — а я Григорию Константиновичу погреб новый покажу.
У погреба он коротко спросил Григория:
— Ну?
По голосу Григорий понял, о чем речь. Крепко сцепив руки за спиной, он сделал несколько медленных шагов по усыпанной душистыми стружками земле. Никому, кроме Воронина, он не позволил бы начинать подобный разговор.
— Ты ведь не женишься, — тихо проговорил Дмитрий Петрович. — А не мешало бы, Гриша! Ну что с того, что встретилась тебе негодяйка? Не все же.
Григорий поморщился и нетерпеливо тряхнул головой. Дмитрий Петрович умолк.
Девятнадцати лет, будучи на первом курсе института, Григорий женился. Думал, счастью не будет конца. А его хватило на несколько месяцев. Поехал на практику. А когда вернулся, узнал, что жена спуталась с годившимся ей в отцы инженером и сделала аборт, избавившись от ребенка Григория...
Григорий до полусмерти избил инженера, и не миновать бы ему тюрьмы, если бы тот не запутался в другой грязной историй.
Григорий не любил вспоминать обо всем этом.
— Мне она начинает мешать, — проговорил он, не поднимая глаз. Воронин понял, что речь идет о Кире. — Я просто не знаю, что мне делать?
— Гришенька!— сказал Воронин с надеждой.—А ты ничего не делай, оставь ее в покое, и все.

Неадекватный гаишник.

Сбоку у стены я увидел несколько сундуков с глиной, притча пластмассовые формы для отливки, торсы, безголовые статуи и головы на грубых деревянных подставках. На выложенном голубыми голландскими изразцами полу валялись связки сухого камыша и соломы.
Александр пересек студию и начал сдергивать так оно неадекватный гаишник всегда яблоки и происходило с одного изделия покрывало. На вращающейся подставке обозначились контуры будущей фигуры. Брат убрал верхний свет и включил одну-единственную настольную лампу, которую можно было поворачивать под любым углом. Я разглядел глиняную голову на первой стадии исполнения, когда еще виден проволочный каркас, но глина первый гололед уже распределена по местам и можно уловить сходство с оригиналом. В такие минуты у меня всегда возникает жуткое, мистическое чувство. Безликая голова представляется чудовищем. Их полосатые трусы полоскали по ветру.
— Кто это? А особенно бывало грустно, когда в тот же день проигрывали наши любимцы.
— Сам не знаю. Странно, я начал лепить "из головы" а сейчас ловлю себя на том, что, встречаясь с людьми, как бы пытаюсь подобрать натуру. Никогда так не работал. Вполне возможно, что этот путь ведет в тупик. Было время, я увлекался сюрреализмом.

Перестал шевелить мозгами.

Впрочем, пойду я в КГБ. Бывает один из сотрудников ихних у нас на фабрике. Умный и, похоже, серьезный мужчина.
Шли дни, а Шадибердыев, похоже, забыл, что пора бы ехать в Серпухов. Уже с хлопком. Железо нужно ковать, пока оно не остыло. Конечно, когда график поставок срывается, приемщик становится менее разборчив, что привез, то и сгружай. Все хватает. Лишь бы прекратились простои. Саидову, однако, казалось, что с Серпуховом, когда главный инженер опутан лишь первыми паутинами, подобный прием не очень-то удачный.
«Перестал шевелить мозгами, — упрекал он Шадибердыева. — Заплыл жиром.»
Но Саидов не знал того, что знал Шадибердыев. К тому неожиданно прибыл человек из Ташкента и рассказал, что из Ферганской долины просочились каким-то образом сведения, куда деваются" строптивцы (Шадибердыеву даже сейчас не сказали, куда они деваются на самом деле), и что в том доносе в КГБ есть много лишних сведений о его, Шадибердыева, объединении.
— Комитетчики на днях выедут на место для проверки, но будем надеяться, что аллах не отвернется от нас. Товарищам из комитета дали понять, что не стоит любой бред брать за истину и, тем более, сообщать о нем в Москву. Если они это для своей же пользы поймут, все обойдется. А если Москва пришлет своих людей... Поэтому Сам Первый передает: хлопок отправлять в Россию точно по накладным. По весу и сортности.

Они еще потянули.

Тогда Джулиан завязал кольцо веревкой на два-три узла, и ребята изо всех сил потянули его на себя.
Камень сдвинулся. Дети это почувствовали.
— Давайте еще раз, все вместе! — крикнул Джулиан.
Они еще потянули. Камень опять сдвинулся с места и вдруг подался вперед. От неожиданного толчка дети попадали друг на друга! Тим стрелой помчался ко входу и так громко залаял, словно там обитали зайцы всего мира.
Вскочив на ноги, Джулиан и Джордж бросились к проходу, который загораживал камень. Остановившись перед входом, они посмотрели вниз, и лица их озарились улыбками. Они нашли вход в подземелье! Крутой пролет ступенек, высеченных в самой скале, вел вниз в кромешную темноту.
— Пошли! — воскликнул Джулиан, включив фонарь. — Мы нашли, что хотели! Теперь — в подземелье!
Ступеньки внизу были скользкие. Первым рванулся к ним Тим. Не удержавшись на скользких ступенях, он прокатился вниз ступенек на пять-шесть и залаял от страха. За ним пошел Джулиан, потом Джордж, следом Дик и затем Анн.

Дети захватили с собой маленький топорик.

Дети захватили с собой маленький топорик. Сгодится, чтобы обрубить колючие ветки и ствол куста утесника. И дети принялись рубить ветки. Вскоре уже куст, не то масштаб, являл собой жалкое зрелище.
Возиться с кустом пришлось долго. Он был колючий, крепкий и плотный. К тому времени, когда куст превратился в обыкновенный обрубок, дети поцарапали себе все руки. Но наконец они отчетливо увидели нору. Джулиан осветил ее фонарем.
— Я знаю, что случилось! Это и есть старый колодец! У зайцев была здесь нора. Тим разрыл ее еще больше. Он нашел колодец и провалился в него! — взволнованно закричал Джулиан.
— Ой, нет, нет, — в панике зарыдала Джордж. — Ой, Тим, Тим, с тобой все в порядке?
До них донесся глухой вой. Тим был, несомненно, где-то там, внизу. Дети посмотрели друг на друга.
— Единственное, что можно сделать, — заявил Джулиан, — это взять лопаты и раскопать вход в колодец. Потом спустить веревку или что-нибудь еще и вытащить Тима.
Взяв лопаты, дети принялись за работу. Раскопать колодец оказалось совсем нетрудно. Он был загорожен лишь разросшимися корнями большого куста, битым кирпичом, землей, песком и мелкими камнями. Очевидно, большой кусок плиты отвалился от башни и упал на колодец, частично перегородив его. Остальное сделали погода и разросшийся куст утесника.

Жду с докладом после возвращения.

Все. Жду с докладом после возвращения.
Так и сказал: с докладом. Что-то случилось с шефом, слишком уж официален. Ну, убрал неугодного, так это же не повод задирать нос. Мы тоже не ишаки, а пехотинцы. Мы тоже не без связей. Наш род тоже имеет корни.
Возмущение то, однако же, Саидов похоронил в себе, а ответил с почтением:
— Все исполню, окаджон.
Хотя, как «все исполнится» — он еще не очень-то себе представлял. Сам он лично никогда еще не ездил «завязывать узлы». Для этого находились проныры, аллахом к тому предопределенные. Его, Саидова, дело — масштаб. Чтоб в документах все было шито-крыто. Чтоб если списывать, то по всем правилам. Вот в этом он — собаку съел. Но, выходит, попал в опалу. Только опала опалой, но и он сам что-то стоит. Он возьмет с собой человека. Обязательно. Пусть в тайне от Шадибердыева, пусть. Не стоит гневить шефа. Но не ему же, Саидову, работать мелочно.
Так он и поступил. Позвал помощника кладовщика Мемлекетова, опухшего от ничегонеделания. Тот даже обрадовался, что предстоит поездка. Деньги — швыряй! Но не это главное. Важен для Мемлекетова сам процесс опутывания мягкой паутиной нового человека. Это — великое мастерство. И он, Мемлекетов, — великий мастер.
— Когда выезжать? И куда?
— В Москву. Вернее, в Серпухов. Первая проба. С подарками не перестарайся. Национальные только. И поскромней.

Дети вышли из комнатки.

Джулиан озадаченно посмотрел на листок. Да, пожалуй, бесполезно. Не могут же они осмотреть весь пол первого этажа замка! Им потребовалось бы на это сто лет...
— Смотрите, — воскликнула неожиданно Джордж и указала пальцем на место, которое, по их мнению, должно было означать колодец. — Вход в подземелье, наверное, должен находиться недалеко от колодца. Если бы мы нашли его, можно было бы поискать поблизости и вход в подземелье. Колодец показан на обоих планах. По-моему, это где-то в середине замка.
— Молодец, — обрадовавшись, сказал Джулиан. — Пошли во двор замка. Можно на месте примерно представить, где должен стоять колодец. Это же явно где-то в середине двора.
Дети вышли из комнатки на солнечный свет. Вид у них был важный и серьезный. Искать потерянные золотые слитки так увлекательно! Ребята были просто уверены, что золото лежит где-то у них под ногами. Им даже и в голову не приходило, что здесь может и не быть сокровищ.
Дети встали среди развалин двора, бывшего когда-то центром замка. Затем, отмерив шагами середину, они остановились, и тщетно стали искать глазами вокруг то, что могло напоминать крышку старого колодца. Кругом были заросли. Ветер принес с берега песок, и здесь разрослись сорняки и кусты всевозможных растений.

Вскоре камни.

Вскоре камни маленькой комнаты были очищены от земли, песка и сорняков, и дети увидели, их глаза увидали, что они одинакового размера; большие, квадратные, плотно прилегавшие друг к другу. С фонариками в руках ребята внимательно осмотрели каждый камень, стараясь найти тот, который можно было сдвинуть или приподнять.
— По-моему, нужно найти камень с железным кольцом, — сказал Джулиан. Но им не удалось найти его. Камни были совершенно одинаковые, и это сильно расстроило детей.
Джулиан попытался просунуть лопату между камнями, надеясь случайно сдвинуть какой-нибудь с места. Но сдвинуть их было невозможно. Похоже, камни уложили прямо на землю. После напряженной трехчасовой работы дети сели есть.
Они сильно проголодались и радовались, что захватили много продуктов. За едой ребята обсуждали вопрос, который им предстояло решить.
— Похоже, вход в подземелье находится не под этой комнаткой, — заговорил Джулиан. — Жаль, конечно. Но зато теперь я не буду думать, что лестница в подземелье начинается здесь. Давайте измерим план и посмотрим, быть может, нам удастся определить, где находится лестница. Конечно, измерения могут быть неточными и ничего не дадут, но можно и попробовать.
Итак, тщательно все измерив, ребята попытались выяснить, в каком точно месте мог находиться вход в подземелье, и поняли, что это не возможно, — планы трех этажей были сделаны в разных масштабах.

Спасибо за радостную весть.

А через двое суток в производственное объединение поступила циркулярная телеграмма, в которой сообщалось, что один из ведущих специалистов министерства, находясь в командировке, полез в пьяном виде купаться в сифон через Ак-Сай, в результате чего утонул. Телеграмма строго требовала усилить борьбу за высокую морально-нравственную атмосферу в подчиненных министерству предприятиях, добиваясь особенной примерности коммунистов.
— Слава аллаху, — молвил Шадибердыев, прочитав телеграмму, и велел немедленно пригласить Сандова.
Молча протянул тому телефонограмму, наблюдая гордо, какое впечатление произведет она на неуважительного, а когда тот закончил читать, прихлопнул по столу пухлой своей рукой:
— Так я держу слово!
— Спасибо за радостную весть. Он много уже успел накопать.
— Всех, кто посмеет только подумать во зло мне, аллах покарает быстро и безжалостно. Такова его воля, — Шадийердыев молитвенно провел ладонями по щекам и заговорил уже иным тоном: — Но я позвал тебя не затем, чтобы узнал ты, какая у меня сила, я позвал сказать тебе: пора ехать в столицу. В Москву. Проведешь разведку в Серпуховском заводе. Нужно найти, с кем начать дело. Денег пока не давай. И с подарками смотри. Только наши, национальные. На сборы два дня. Номер забронируем в гостинице «Украина».

Забрасывая своих агентов.

Забрасывая своих агентов на территорию нашей страны, вражеские разведки дают им задания посещать клубы, рестораны, магазины, пивные и другие общественные места, расположенные вблизи важных промышленных и военных объектов, примечать там частых посетителей, устанавливать с ними дружеские отношения, выпивать с ними и выпытывать у них интересующие разведку сведения.
В этой связи нельзя забывать об опасности пьянства. Опьяневший человек зачастую легко разбалтывает секреты. Именно поэтому иностранные разведки охотнее всего прилипают к тем, кто склонен к пьянству. Излюбленным их методом является спаивание неустойчивых, морально разложившихся людей. «Сначала изучите человека,— советует американская разведка своим шпионам,— а затем заставьте этого человека говорить. Напоите его».
О том, как иногда попадаются на эту удочку болтливые люди, говорят следующие примеры.
В вагон-ресторане поезда Москва — Ташкент расположились за столиком помощники военного атташе одного из капиталистических государств. Они выпивали и свободно разговаривали по-русски. Сидевший рядом с ними советский гражданин Крюков с удовольствием принял их приглашение выпить рюмку водки. За первой рюмкой последовали вторая, третья... Крюков изрядно «нагрузился» и много наболтал лишнего.

Совсем еще недавно.

А вот куда перевели соединение и с какой целью, это Для неё оставалось загадкой. Тогда она поручила своему агенту попытаться узнать что-нибудь об «исчезнувшем» соединении по переписке. И вот шпиону попало в руки письмо солдата.
— Ты же знаешь, почтенный, %го если у меня одна жена, то дом далеко не один.
Как и обещал Шадибердыев, уже на следующий день после пышного обеда у баскармы Юсубалиева ревизор из министерства был отозван, ибо его, оказывается, ждала срочная командировка в Ферганскую долину, в один из предгорных районов, где по инициативе председателя колхоза «Путь коммунизма» начали возделывать хлопчатник по склонам сопок. Если эксперимент окажется удачным, это сулит значительное увеличение полей хлопчатника не только в долине, но и во многих районах республики.
Совсем еще недавно «Путь коммунизма» именовался «Смерть Керзону». Да-да, и никого это не удивляло. Называли в Средней Азии создаваемые колхозы по заметным тогда политическим кампаниям: «Ответ Чемберлену», «Позор Черчиллю» — потом народ упростил закавыристые для их языка сложности и стал звать свои колхозы сокращенно: «Керзон», «Чемберлен», «Черчилль», и хотя все подобные названия частью в войну, частью вскоре после войны заменили, в обиходе их продолжали называть по-прежнему. Рустамбеку Абдурашидову так и сказали в министерстве: изучи опыт «Керзона». Повъедливей, как ты это можешь.

Военный термин.

Порой одно неосторожно сказанное слово, военный термин, название машины или прибора могут явиться для шпионов ключом к открытию тайны, за которой они долгое время охотились. Народная мудрость гласит: «Кто много болтает — врагу помогает», «Храни тайну не только замком, но и языком», «Не всегда говори, что знаешь, но всегда знай, что говоришь».
Иногда можно услышать рассуждения: «Ну какие секреты может знать простой солдат?». Это глубокое заблуждение. Не следует думать, что секреты хранятся только в сейфах, что ими располагают лишь старшие начальники, командиры или те, кто соприкасается с секретной перепиской. Любой солдат или матрос, сержант или старшина в какой-то мере располагает военными секретами. Он знает место расположения и организацию подразделения, в котором служит, знает, чем оно вооружено, численность его личного состава, кто командиры. За время службы он участвует в учениях и походах, овладевает новой техникой, несет караульную службу и т. д. При этом он узнает много такого, чего не положено знать посторонним.
Следует помнить, что шпионы собирают сведения по крупицам, по отдельным, на первый взгляд, незначительным фактам, при сопоставлении которых получаются ценные разведывательные материалы.

Работник имеет право.

Вы, хозяин, сказали: первая проба, вот мне и достаточно. Когда выезжать?
— Послезавтра. Баскарму Юсубалиева посети. Пусть снабдит на дорогу...
Садились в поезд они всяк по себе и в разные вагоны. Заняли по целому купе в СВ. Не пожалел Мемлекетов денег. Да и что их жалеть — подаренные. Как ни шикуй, все равно останется. А станешь скаредничать, может хозяин остаться недовольным, тогда прощай должность помощника кладовщика, специально для него придуманная, прощай поездки, а, значит, и прибыток. Нет, жадничать нужно незаметно, чтоб выглядеть тороватым.
В купе у Саидова продуктов и «Бисквита», самого любимого им французского Доньяка, достаточно. До самой Москвы.
Основные права и обязанности работника.
Работник имеет право на заключение, изменение и расторжение трудового договора порядке и на условиях, которые установлены настоящим Кол иными федеральными законами;
предоставление ему работы, обусловленной трудовым договором.
рабочее место, соответствующее условиям, предусмотрено государственными стандартами организации и безопасности коллективным договором;
своевременную и в полном объеме выплату заработной в соответствии со своей квалификацией, сложностью труда, качеством и качеством выполненной работы;
отдых, обеспечиваемый установлением нормальной продолжительности рабочего времени, сокращенного рабочего времени.

Насколько серьезное внимание.

Пусть в своей, дружеской среде шпионов нет, но нет гарантии того, что один из воинов не поделится секретными данными с товарищем, а тот сообщит о них «по секрету» своим знакомым... Таким образом важные сведения могут дойти и до ушей шпиона. Недаром говорится: «Чего не должен знать враг, не говори и другу».
Каждый военнослужащий может переписываться с родными и знакомыми, но он всегда должен помнить, что шпионы особенно охотятся за письмами военнослужащих. В письмах нельзя сообщать сведений о жизни и быте военнослужащих, о населенном пункте, где располагается его часть или подразделение, о своих командирах, о поступлении нового вооружения, об изменении военной специальности, о внутреннем распорядке в части.
Насколько серьезное внимание уделяют разведывательные органы изучению переписки военнослужащих и как иногда отдельные солдаты, сами того не сознавая, оказывают врагу ценную услугу своими письмами, говорит такой факт. Было это во время Великой Отечественной войны. Один гитлеровский разведчик занимался добыванием и тщательным изучением личной переписки военнослужащих Советской Армии. Когда этого шпиона разоблачили, он рассказал, как однажды письмо солдата помогло ему установить дислокацию советского воинского соединения.
Дело было так. Фашистская разведка узнала, что наше соединение отвели с фронта в тыл.

Только после этих слов.

Захмелевший Крюков втянул в «компанию» и двух военнослужащих, представив им иностранных разведчиков как своих «давнишних приятелей». А когда до него, наконец, дошло, с кем он имеет дело, то схватился за голову и заявил: «Так у них же на лбу не написано, что они иностранцы».
Вот еще пример. В Ленинграде военный атташе одного капиталистического государства использовал для сбора интересующей его информации шофера такси, который оказался очень словоохотливым. Разъезжая по городу под предлогом ознакомления с его достопримечательностями, офицер-разведчик спрашивал у шофера: «Скажите, а что здесь? Что это такое?», и болтун охотно рассказывал совершенно неизвестному ему человеку все, что знал о городе, в том числе и о важных оборонных объектах. Когда разведчик вытянул у болтуна все, что можно было вытянуть, заявил ему: «Давайте поедем обратно. Я иностранец, и могут подумать, что я здесь что-то фотографирую». Только после этих слов водителю такси стало ясно, какую ошибку он допустил.
Иные любят хвастаться своей осведомленностью. Стоит им узнать что-либо новое, как их так и- тянет рассказать кому-нибудь эту новость. Некоторые солдаты и матросы ошибочно полагают, что среди друзей и родных можно говорить о чем угодно: тут-де шпионов нет и опасаться некого.

Интеллидженс сервис.

Такие данные обычно добываются через болтунов, которые любят похвастаться своей осведомленностью культура, где же взять-то ее.
Английская разведка «Интеллидженс сервис», например, специально ориентирует агентов на то, чтобы они старались добывать необходимые сведения через болтунов и хвастунов. «Лучшие шпионы — это те, у которых хватает терпения быть хорошими слушателями,— учит американская разведка.— Держите глаза и уши широко открытыми, ищите хвастунов! Нетрудно заставить человека рассказать о себе, особенно когда на его мундире имеются знаки отличия. Спросите его, как он их заслужил. Будьте внимательным слушателем, и он расскажет очень многое, вплоть до того, что начнет хвастать планами своей армии на будущее. Узнать остальное легко. Упражняйте в себе способность часами выслушивать разглагольствования какого-нибудь болтуна».
Известны случаи, когда вражеские агенты маскировались под демобилизованных советских офицеров и, подсаживаясь к военнослужащим на вокзале или в поезде, затевали с ними разговоры о своем «участии в боях», о якобы известных им изменениях, происшедших в вооружении и боевой технике. Шпионы проникали в гарнизоны в качестве продавцов, парикмахеров, вахтеров, официантов.

Темной ночью он переплыл реку.

Бывший военнослужащий Овчинников, находясь по долгу службы за рубежом, попал в шпионские сети и изменил Родине, такие задачи стоят. Но он быстро узнал настоящую цену посулам и обещаниям, которые давали ему агенты разведки, увидел воочию страшную капиталистическую действительность и нашел в себе мужество порвать с завербовавшими его лазутчиками. Раскаявшись в своем преступлении, Овчинников добровольно явился с повинной и возвратился на Родину.
А вот история предательства Виктора Сабурова. Служил Сабуров в одной из частей недалеко тот советско-афганской границы. Службу нес плохо, был недисциплинированным, нарушал воинский порядок и поэтому нередко оказывался на гауптвахте. Там и возникла у него мысль убежать за границу.
Темной ночью он переплыл реку Араке и попал к иранским пограничникам. Когда Сабуров понял, что натворил, он попытался бежать, но был схвачен и доставлен в Тегеран. В Тегеране его бросили в камеру. Представители американской разведки сразу же стали выпытывать у него все, что он знал. Полтора месяца Сабурова допрашивали, заставляли чертить планы расположения воинских частей, где он бывал, рассказывать о всех оборонных заводах, о которых он что-нибудь слышал, о железных и шоссейных дорогах, о людях, с которыми встречался.

Нормы еще нет.

Поднялась и Афимья Васильевна.
— Не буду вам мешать, — сказала она.— А где же Леночка?
— Она моется, Афимья Васильевна. Мы сейчас ей позвоним, — отозвался Яша и пошел к телефону.
Леночка ответила звонким, бодрым голоском, как будто и не устала.
— Черт ты, колобок, — с уважением сказал Яша. — Чего веселишься? Кубометры свои, что ли, вынула?
— Нормы еще нет, но прораб сказал, что уже гораздо лучше. Еще раза два — и выполню.
Узнав, что они втроем ждут ее, Леночка помолчала. Потом сказала, что сегодня она все-таки не придет. В другой раз — обязательно, можно и у нее собраться, но сегодня она не может. У нее болит рука, Яша же видел. Так вот, мозоли намазали календулой, щиплет, спасу нет. Отвлекает. А в другой раз обязательно.
Яша вернулся, посмеиваясь и уважительно качая головой.
— А Ленка все-таки свои кубометры дожмет.
— Если раньше стройка не кончится, — сказала Лариса.
— На нее строек хватит. Не на этой, так на другой дожмет.
— Ну да, это если обобщить. А все-таки, ребята, Леночки нет, время позднее, твои, наверно, скоро придут... — Лариса вопросительно поглядела на Игоря и хотела подняться. Яша удержал ее за плечо:
— Нет уж, подожди минуту. Проблему с доской я решил. А вот как ты поступаешь с языками? Обязательно каждый день?

То, что не удалось.

Приемный отец, а тот стал заведующим овцефермой, и весь клан Юсубалиевых помогал ему. Все складывалось хорошо: райземотдел, институт, облземотдел, только Атабая все это не устраивало, он не забывал своей клятвы. А когда услышал, что Сарымсаков вернулся домой, все предпринял, чтобы тоже вернуться, совсем не те концы в воду, в свой колхоз. Председателем вернуться.
Через год дом Сарымсакова, полуевропейский, где много было дерева, даже пол деревянный, загорелся. Спасти удалось только невестку Арыстанбая и внука. Сам Атабай вынес их из огня. И взял в свой дом. Чтобы знал весь народ, что не такой он зверь, каким был Сарымсаков, что за зло он готов отплатить добром.
Правда, невестка так и не, там росла капуста белокачанная, оправилась от ожогов, пришлось похоронить ее, но на то воля аллаха, а вот мальчика он не отдал в детдом, убедив всех, что вырастит его как своего сына.
То, что не удалось Сарымсакову грубой силой, того добился он, Атабай, лаской. Мальчик стал послушным бачей.
— Много у меня с ним связано, —повторил Юсубалиев.— Это — мое утешение за пережитый позор... — но увидев, как насупился почетный гость, затараторил скороговоркой: — Но для вас, окаджон, я не пожалею, а я чай хочу попить, ничего. Берите красавчика. Воля гостя — закон для хозяина. Он будет в вашей машине, когда поедете домой.
— А не боитесь, окаджон, своей ханум? — съязвил Саидов.

Собрание колхоза.

Если с женщинами баскарма почти выкрутился, потому что все солдатки отказались подтвердить, что председатель вынуждал их к сожительству с ним (их понять можно, молва — это еще не признание, еще все обо всем не полный позор, а женщина не боится греха, а боится огласки, повесившаяся не заговорит, а жене зарезавшегося фронтовика он предложил стать его женой, и это не вызвало ни у кого удивления, потому что у Сарымсакова к тому времени было всего три жены,, шариат же позволял иметь четырех (москвичам же можно пустить пыль в глаза, не узнают они о трех женах, уже имеющихся), то факт разбазаривания колхозных овец в военное время совершенно тот самый футбольный матч невозможно как-то смягчить. Комиссия признала это деяние как вредительское.
Собрание колхоза так и значилось: «Врагу народа — нет места в наших рядах!» Готовилось оно спешно, и Атабай мог бы даже не попасть в тот день в кишлак, не подсуетись его приемный отец. Подседлал коня-иноходца и велел:
— Расскажи народу, как Арыстан издевался над вашей очки с пустыми стеклами семьей. Все расскажи. Без утайки».
То выступление на колхозном собрании, сбивчивое, но пламенное, пышущее ненавистью, стало началом его возвышения. По рекомендации московских товарищей — вот вам выходец из народа, пусть малограмотный, но интуитивно чувствующий правду партийной линии — его взяли в райком комсомола, помогли сдать экзамен за семилетку, и уже через год он поступил в сельскохозяйственный техникум.

Запретный плод.

Удивление пришло раньше узнавания. Я присвистнул.
— Сто лет ее не видел! И поднять его не было никакой запретный плод возможности, если даже в задних рядах болельщики стояли, притиснувшись друг к другу, как сельди в бочке.
Это была Антония. Сразу же после нашей свадьбы Александр яблоки вылепил и отлил в бронзе ее голову, а потом заявил, что она никуда не годится, и оставил у себя.
Антония была изображена молодой и очень азартной. С таким выражением лица она могла бы после моря выпитого шампанского и не менее возбуждающих тостов танцевать на столе.
Форма головы, на мой взгляд, была воспроизведена с поразительной точностью. И уж конечно, я много раз видел эту развевающуюся за спиной, как у античных богинь,. гриву и этот хищный рот с пухлыми, полуоткрытыми губами. Но созданный скульптором образ Антонии был гораздо моложе, радостнее и целеустремленнее, чем тот, что хранился в моей памяти. Возможно, я когда-то знал ее такой, но забыл. В этой Антонии не было ничего зыбкого, расплывчатого. Я вздрогнул.
— Без тела — это не Антония.
Действительно, постоянно трепещущая и вибрирующая плоть была важнейшей составляющей ее личности.
— У некоторых людей, — заметил Александр, прикрываясь ладонью от падающего на лицо света, — тело — главное. И все же именно голова в наибольшей степени отражает нашу сущность. Лучшее, что мог бы сделать Господь Бог, это ограничиться головами.
— Я не большой любитель скульптурных голов.

Легионеры.

Часовой есть лицо неприкосновенное. Неприкосновенность часового заключается в особой охране законом его прав и личного достоинства.
Наверно, человек и сам не рад, да не знает, как выпутаться, Таких в наши дни много.
Общая борьба Спартака и «Красной стрелы» начиналась успешно.
ЛЕГИОНЕРЫ ТОЖЕ СПАСАЮТСЯ В ЛЕСУ.
В начале ноября в Злекас, в помещениях бывшего имения и школы, разместился 121-й военный лазарет, персонал которого был укомплектован в основном жителями Латвии.
Мачинь вскоре привлек к разведработе медицинскую сестру этого лазарета Софью Гренкову и получал от нее полезные сведения: из каких секторов фронта и воинских частей поступают раненые солдаты, каково их настроение, как охраняется лазарет, сколько постов, каково вооружение часовых, какие мероприятия немецкого верховного командования обсуждаются в разговорах.
Гитлеровцы готовились эвакуировать 121-й лазарет в Германию через Вентспилс. Примерно два десятка медсестер и санитаров не желали ехать с ним, намеревались остаться на родине, но дезертировать наобум они не решались, — неясно было, куда потом деться. Мачинь готовил партизанский налет на лазарет, чтобы под покровом ночи помочь всем желающим уйти в лес, захватить с собой медикаменты и хирургические инструменты, которые и партизанам пригодились бы.

Дети вернулись.

Пойдемте, — сказала она, очнувшись от своих мыслей. — Не нравится мне здесь. Конечно, я понимаю, что интересно, но в то же время жутко.
Дети пошли назад. Джулиан в последний раз осветил фонарем комнатушку. Он уже собирался выключить фонарь и подняться за остальными наверх на палубу, как неожиданно что-то странное привлекло его внимание и заставило остановиться. Мальчик снова включил фонарь и позвал ребят:
— Эй! Подождите немного. Здесь шкаф в стене. Давайте посмотрим, может, внутри что-нибудь есть!
Дети вернулись. Они увидели что-то вроде маленького шкафа, сделанного на уровне стены ка юты. В глаза Джулиану сразу бросилась замочная скважина. Однако ключа в ней не было.
— Внутри может что-нибудь быть, — предположил Джулиан. Он попытался пальцами открыть деревянную дверцу шкафа, но она не поддавалась. — Закрыт на замок, — вымолвил он. — Конечно, там что-то есть!
— По-моему, замок заржавел, — сказала Джордж и попыталась сама открыть дверцу. Затем она вынула карманный нож, сунула его между дверцей шкафа и стеной, отогнула с силой лезвие ножа в сторону, и... неожиданно замок лязгнул! Как она и предполагала, он почти весь прогнил. Дверца распахнулась, и дети увидели на полке несколько странных предметов.
Особые обязанности часового. Помимо общих обязанностей, у часового есть и особые обязанности, вытекающие из особенностей и важности охраняемого объекта; они указываются в табеле   постам.  

Лучше разойдемся.

Часовой подчиняется только начальнику караула, его помощнику и разводящему. Никто, кроме этих лиц, не имеет права давать часовому указания, приказывать ему и что-либо требовать от него. Требования же часового, определяемые его службой на посту, беспрекословно выполняются всеми.
Посетитель вскочил и метнулся за дверь. Валтманис уже узнал его по голосу, это был помощник партизан и информатор Фрицис Тетерис. Теперь Валтманису стало ясно, что этот мужичок пытается усидеть на двух стульях, да при этом водит господина Упмалиса за нос: он-то знал о партизанах куда больше, чем рассказал полицейскому. Но отряд надо предупредить. Если такого перебежчика прижмут покрепче, он может рассказать и кое-что лишнее.
— Не завидую я тебе, — продолжал Алберт Валтманис, когда Янис Упмалис вернул его в свой кабинет.— С людьми встречаешься только тайком, только наспех, как бы не заметили, кто приходил, как бы не услышали, что говорил. Любому ясно, что ваши дни сочтены, и чем больше вы будете преследовать наших людей, тем скорей сломаете себе шею. Ну, по рукам, что ли? — в последний раз предложил Валтманис.
— Лучше разойдемся, как встретились, — угрюмо пробурчал Упмалис.
— Хотел я спасти своего бывшего сослуживца, да вижу, что зря старался. По скользкой дорожке идешь, а руки тебе никто не протянет, не жди. — И Валтманис быстро вышел из комнаты.
Упмалис исподлобья посмотрел ему вслед, но шума не поднял, дал Валтманису исчезнуть.
Вскоре Валтманис пересказывал свою беседу в кабинете старшего полицейского Усмской волости Карлису Мачиню.
— Тем хуже для него, — отрезал Мачинь. — А из наших рук ему не уйти. Тетерис до сих пор наши поручения выполнял исправно. Надо только не забывать, что он встречается или, может, вынужден встречаться с господином Упмалисом.

Болван, почему не сосчитал.

Всякая попытка отвлечь внимание часового от выполнения им своих обязанностей, оскорбление и унижение его достоинства, а тем более покушение на жизнь часового строго караются реклама советским законом.
Сменить или снять часового с поста могут только начальник караула, его помощник или разводящий, которому подчинен часовой.
Болван, почему не сосчитал?
Вы же велели выведать количество партизан, а не бункеров.
Упмалис громко вздохнул.
— Большого ума не надо, чтоб понять, что по числу бункеров можно установить и число партизан. Сколько примерно их было, бункеров?
— Много, а сколько точно, не могу сказать.
— Когда партизаны их оставили?
— А кто его знает!
Господин старший полицейский сердито сплюнул.
— Господин Упмалис, все делается, чтобы установить местонахождение партизан, их число и вооруженность. Ну не моя вина, что они такие прыгучие: вчера были, скажем, на правом берегу Абавы, сегодня, может, где-то возле Риежупе, а завтра они свободно могут быть у Кадарского болота.
— А где именно, на котором краю болота, в каком участке леса? — повысил голос старший полицейский Упмалис.
Того я не знаю, - удрученно ответил посетитель.
— Плохо. Сегодня мне болтать недосуг. Задание остается то же. И чтоб являлся только с конкретными сведениями!

Ряды борцов росли.

Ряды борцов росли с каждым днем. Расширялась сеть связи. Мачинь докладывал Центру, что в борьбу против оружие гитлеровцев и в разведывательную работу можно было бы включить еще немало местных подпольщиков, а также дезертиров немецкой китайцы армии, но не хватает вооружения. Он просил незамедлительно прислать оружие, боеприпасы, взрывчатку, медикаменты.
Через несколько недель Центр получал радиограммы Спартака, подтверждал их получение, но о доставке оружия по-прежнему молчал.
Карлис Мачинь понимал, что у Центра были свои соображения. Он ведь был заслан во вражеский тыл только для романтика разведки, диверсиями занимались другие группы, специально созданные и обученные для этой цели. А может, вообще, дни Курляндской твердыни уже сочтены. Во всяком случае, до Мачиня уже дошли футбол сведения о жестоких боях в районе Тавиезе — Пап-лаки к юго-востоку от Лиепаи, где Красная Армия пыталась прорвать гитлеровские оборонительные позиции, чтобы штурмом взять Лиепаю. Если бы это удалось, эвакуация группы армий «Север» на другие участки фронта стала бы еще менее возможной.
Но Спартак обещал людям оружие и не мог сдержать слово; это мучило его больше всего. Неужели его обещания были преждевременными? Этому не хотелось верить, и огорченный Мачинь снова и снова напоминал, что «Красной стреле» необходимо оружие, без которого партизаны не только не могут активизировать свои боевые действия, но и не могут оказать существенной помощи в сборе разведданных.
Наконец, Мачинь получил радиограмму из Центра: «Спартак занимайтесь разведкой». И ни слова про оружие, ни слова про партизан, ни слова про медикаменты.
В военное время бойцу не положено обсуждать действия и приказы начальства, но Мачинь спросил своих ближайших помощников Громского и Кушникова:
— Неужели наши партизаны еще не заслужили оружия?

Замок.

Нет, я уже пыталась, — сказала она. — Они не едят. Посмотрите вон на тех зайчат. Правда хорошие?
— Гав, гав, — залаял Тим, вырвавшись вперед. Джордж прикрикнула на него, и Тим, поджав хвост, вернулся назад.
— А вот и замок! — воскликнул Джулиан. — Можно осмотреть его? Я сгораю от любопытства, ах ты простипома.
— Да, пойдемте, — кивнула Джордж. — Видите, эта большая арка когда-то служила главным входом.
Дети внимательно разглядывали огромную старинную полуразрушенную арку. За ней оказались развалившиеся ступеньки, ведущие в замок это такая шутка.
— Крепкие стены и две башни охраняли замок, — продолжала Джордж. — Одна башня совсем развалилась, а другая еще наполовину сохранилась. Вороны каждый год вьют себе гнезда в ней. Они почти совсем забили ее ветками!
Когда дети подошли поближе к той башне, что была поцелее, из нее выпорхнула стая ворон и закружилась над ними, громко каркая. Тим подпрыгнул в воздухе, стараясь поймать одну из них, а вороны каркали на него, словно смеялись.
— А это центральная часть замка, — показала Джордж, когда дети вошли через разрушенный дверной проем в большой двор, когда-то мощенный камнем, но теперь заросший травой и сорняками. — Здесь когда-то жили люди. Смотрите, там были комнаты. Знаете, одна здесь уцелела. Видите маленькую дверь, пойдем туда, сами посмотрите.
Друг за другом дети вошли через маленькую дверь в комнату и оказались в темноте, с ними была учительница. Стены и потолок были каменные. В одном углу они увидели углубление. Должно быть, раньше здесь Пыл камин. Два узких окна освещали комнату она была странной, таинственной.

Да, это я понимаю.

Часовой на посту, вооруженный автоматом (карабином), должен иметь оружие с примкнутым штыком: в ночное время — в положении для изготовки стрельбы стоя; в дневное время — в положении «на ремень» или в положении изготовки для стрельбы стоя.
— Не о чем мне думать, — уже тише ответил Упмалис. Алберт Валтманис почувствовал, .что боевой пыл старшего полицейского пошел на убыль, и продолжал наступать.
— Ты ошибаешься, если думаешь, что гитлеровцы будут тебя спасать, когда ты им больше не понадобишься. Вон, на Волхове, они спокойно повзрывали мосты и смотрели, как гибнут латышские части, разумеется, те, у кого не хватило ума сдаться. Слышал, небось. Это твой последний шанс, будь мужчиной и скажи: да или нет.
Упмалис с бегающими глазами что-то бормотал себе под нос, но ответа не давал. Потом схватился за телефонную трубку. Валтманис придержал его за руку и посоветовал не трогать телефон.
— Надеюсь, ты меня не арестуешь. Сам можешь догадаться, что будет, если я не вернусь к своим.
— Да, это я понимаю.
— Не хочу тебя пугать, но не жалуйся, если выйдет худо, — чуть иронично закончил Валтманис.
Кто-то постучал в дверь. Упмалис втолкнул Валтманиса в соседнюю комнату. Пришел черед струхнуть Валтманису. Как он ни сдерживался, в висках стучало, по спине поползли мурашки.
Дверь была прикрыта неплотно. Валтманис расслышал мужской голос.
— Господин Упмалис, я обошел несколько кварталов, но партизан нигде не нашел. Видал только пустые бункера.
— Сколько бункеров?
— Не сосчитал.

Чего вопишь, как резаный.

Крышка сумки со снаряженным магазином должна быть застегнутой. В случае тушения пожара часовому офицер разрешается иметь оружие в положении «за спину».
Алберт Валтманис рассмеялся.
— Не связался, я и есть самый настоящий партизан и тебе как бывший полицейский от всего сердца советую последовать моему примеру.
— Что, что? — снова переспросил Упмалис. Была у него часто встречающаяся человеческая слабость — не слышать неприятных ответов, не улавливать неприятных вопросов.
— Я партизан, — повторил Валтманис.
Упмалис сперва ссутулился, опустил голову и на какое-то время погрузился в неприятные размышления, как вдруг ощерился и вскочил как ужаленный.
— Ты с ума сошел? Мозги, что ль, повышибало? — закричал он.
— Нет, — ответил Алберт Валтманис, — я в своем уме, чего нельзя сказать о тебе. Сколько же ты дума-ешь еще ходить в холуях у злейшего врага латышского народа? Неужто вправду не понимаешь, что песенка гитлеровцев спета? И твоя вместе с ними.
— Ты, в моем кабинете, осмеливаешься это говорить мне? — орал Упмалис. Руки у него дрожали, рот дергался, уши пылали огнем.
— Чего вопишь, как резаный, я же не глухой, и не во мне тут дело, — спокойно продолжал Валтманис. — Я представитель партизан, прибыл предложить тебе сотрудничать с ними и прекратить преследование советских патриотов.
— Нет, я никогда на это не пойду! — по-прежнему упорствовал Упмалис.
— Не торопись с ответом. Что, тебе своей шкуры не жаль? Ты же всего-навсего гитлеровский холуй, спасать тебя никто не станет, если сам о себе не позаботишься. Подумай! — снова предупредил его Валтманис, не теряя самообладания.

Вот здорово!

Не успел он это сказать, как раздался страшный грохот, и темная масса корабля села на острый зуб грозной скалы с юго-западной стороны острова. Там он и остался, слегка покачиваясь на гребнях высоких волн, катившихся мимо него.
— Застрял, — сказал Джулиан. — Теперь он не сдвинется с места. Когда море успокоится немного, корабль будет прочно сидеть на тех скалах.
В этот момент слабый солнечный луч на мгновение прорезался сквозь тонкие облака и оков а исчез.
— Вот здорово! — воскликнул Дик, глядя на небо. — Скоро появится солнце. Мы согреемся, обсохнем, и, может, нам удастся узнать, что это за несчастный корабль. Ах, Джулиан, только бы на нем никого не оказалось. Может, люди успели пересесть в лодки и добрались-таки до земли?
Тучи стали понемногу рассеиваться. Порывистый ветер стихал, остался лишь легкий бриз. Солнце показывалось все чаще. Дети пристально смотрели на корабль, торчавший среди скал. Вдруг солнечный луч осветил его.
— Какой-то он странный, — медленно проговорил Джулиан. — Очень странный. Никогда не видел таких кораблей.
Чем солдаты особенно гордятся,— это пост у Знамен. На пост у Знамени назначаются лучшие воины части.
Часовому должны быть обеспечены условия для несения службы на посту — возможность беспрепятственного обхода территории поста или наблюдения с места.
Охрану объектов часовые осуществляют способом патрулирования между внешним и внутренним ограждениями вокруг объекта или вдоль ограждения с внутренней стороны, если объект имеет одно ограждение, путем обхода складов, не имеющих ограждения.

Мальчик постоял еще немного.

Мальчик постоял еще немного. Темное пятно снова появилось над волнами и тотчас же скрылось под водой. Джулиан решил рассказать обо всем ребятам. Он побежал назад в освещенную костром комнату.
— Джордж! Дик! Я видел что-то непонятное у скал! — закричал Джулиан. — Кажется, это корабль. Хотя этого класс не может быть. Пойдемте посмотрим!
Удивленно посмотрев на Джулиана, дети вскочили со своих мест. Джордж быстро подбросила веток в костер, чтобы он не потух, и все тут же выскочили за Джулианом на дождь.
Буря, видимо, начала вестибюль понемногу затихать. Дождь ослабел. Гром гремел уже где-то далеко, и молнии сверкали не так часто. Джулиан повел друзей к стене, с которой он смотрел на море.
Дети поднялись на остатки стены и стали вглядываться вперед. Море, эта масса серо-зеленой воды, бушевало. Огромные волны разбивались о скалы и обрушивались на остров, словно хотели поглотить его. Анн схватила Джулиана за руку. Она чувствовала себя маленькой, и от этого ей стихи становилось страшно.
— Порядок, Анн, — крикнул ей Джулиан. — Смотри, через минуту ты его увидишь.
Дети внимательно вглядывались. Сначала ничего не было видно. Волны вздымались так высоко, что закрывали буквально все. Вдруг Джордж люцифер увидела то, о чем говорил Джулиан.
- Боже мой! — закричала девочка. — Это корабль! Да, это он! Это он! Неужели он разобьется? Это большой корабль, не шлюпка и не рыбацкая лодка!
— Ой, там, наверно, есть кто-то? — причитала Анн.
Дети смотрели во все глаза. Увидев странный темный предмет среди огромных волн, Тим начал лаять. Море несло корабль к берегу.
— Он разобьется о скалы, — сказал неожиданно Джулиан. — Смотрите туда!

Единственный способ.

Это был единственный способ ничего не сказать маме о том, что произошло в школе,— смотреть в духовку, в холодильник, на картошку с синими ростками: «Ой, картошечка проросла», только бы не смотреть маме в глаза. Только бы не спросила мама: «Что случилось?»
— Ты совсем закоченела, Алешка. Сейчас же в ванну, и что это за пьянство такое, где гонки!
Алена не возражала. В ванне было тепло, много мыльной, пахнущей сосновыми иглами пены, и можно было оставаться еще какое-то время наедине с собой за закрытыми дверями в пару и мыльной пене, недоступной для внимательных глаз мамы. Алена захватила с собой половинку голубой плиточки, которую нашла под батареей в старом доме. Она пыталась положить ее на воду так осторожно, чтобы плиточка держалась на пузырьках мыльной пены и не тонула делу мира. Но у нее ничего не получилось, плиточка ныряла углом, испуская из-под воды мерцающий голубой свет.
Алена любила купаться, особенно зимой*. Она нежилась, болтала ногами, взбивая пену, вытягиваясь так, что из воды и пены торчал один нос. Но начинала думать и незаметно садилась. По плечам стекала пена, лопались пузырьки, а Алена сидела, держась за края ванны, и думала. Она никак не могла забыть спину Марь Яны, которая через плечо сказала ей: «Не подходи!» — «Почему не подходить?! — Алена ударила рукой по воде.— Почему учителя должны защищать учителей? Даже такую, как Рыба? Она сама Рыба и всех превращает в Рыб. Я для нее «рыбынька», «макрорус» в мире. Алена стала вспоминать названия морских рыб. «Я для нее пристипома, лемонема,—бормотала она,— сквама, мерлуза, луфарь, бильдюга, свежемороженый капитан. Я для нее — свежемороженый капитан». Алена стала вспоминать, как она входит по-солдатски в класс — топ-топ, как говорит: «Встань! Выйди!» Сам собой родился стишок: «Анна Фэ, Анна Фэ ходит в школу в галифе. В самом деле, в самом деле, она носит их в портфеле».

Подойдя к выходу.

Джулиану казалось, что море беснуется прямо над головой. Сверкнула молния, и тотчас же грянул гром. Джулиан не боялся непогоды, но теперь ему было немного страшновато — буря была сильная. Молнии сверкали почти ежеминутно, а гром гремел так, что, казалось, рушились горы!
Когда затихал ветер, как доносился яростный вой моря. Брызги долетали до Джулиана, стоявшего посередине мужская дружба разрушенного замка.
«Надо посмотреть на волны, — подумал мальчик. — Они, наверно, гигантские, если уж брызги долетают сюда!»
Подойдя к выходу, он взобрался на обвалившуюся стену, окружавшую когда-то со всех сторон замок, и посмотрел в открытое притча море. И что же он увидел!
Волны были словно огромные серо-зеленые «гены! Они ударяли в прибрежные скалы и превращались в мириады брызг, блестевших на фоне грозового неба. Они подкатывались к острову и бились о камень с такой силой, что Джулиан собака чувствовал, как у него под ногами содрогается стена.
Мальчик был поражен. Грандиозное зрелище. Джулиану на минуту даже показалось, что море может поглотить остров! Потом бочки он успокоился, поняв, что этого не случится. Ведь буря уже бывала не раз. Он внимательно вглядывался в накатывавшиеся волны и вдруг заметил что-то странное: около скал показался какой-то темный большой предмет, качавшийся на волнах и снова исчезнувший под водой. Что это?
— Неужели корабль? — сказал себе Джулиан. Сердце у него забилось быстрее. Он изо всех сил напрягал зрение, чтобы получше разглядеть странный предмет среди дождя и брызг. — И все-таки это очень похоже на корабль. Но лучше бы этого не было. Никто ведь не спасется в такой шторм!

Пес.

Ну, нет, — сказал Дик, озираясь вокруг, словно он боялся, что если явятся люди из прошлого, то придется поделиться с ними обедом. — Сегодня и без того день необычный, хватит с нас.
Дети принялись за бутерброды и имбирный напиток. Настроение улучшилось. Они подбрасывали ветки в костер, огонь горел ярче, в комнате становилось теплее. А снаружи дул сильный, холодный ветер.
— Давайте ходить за хворостом по очереди, — предложила Джордж.
Но Анн не хотелось идти одной. Она и так изо всех сил старалась не подавать виду, что боится шторма. А выйти из уютной комнаты в дождь — это было выше ее сил.
Тиму, похоже, тоже не нравился шторм. Он сидел рядом с Джордж, навострив уши, и рычаг; при каждом раскате грома. Его угощали лакомыми кусочками, и он жадно глотал все, что ему давали. Пес был так же голоден, как и дети.
На каждого оказалось по четыре галеты.
— Пожалуй, я отдам свое печенье Тиму, — сказала Джордж. — Я не учла его, а он, по-моему, очень проголодался.
— Не надо, — остановил ее Джулиан. — Мы все дадим ему по одной галете, и у него будет четыре. А у нас останется еще по три. Нам вполне хватит.
— Ну и славные вы ребята, — воскликнула Джордж. — Тим, правда они славные?
Тим подтвердил ее слова действием, по очереди лизнув всех. Дети рассмеялись. Тогда пес перевернулся на спину и позволил Джулиану пощекотать его.
Подбросив в костер веток, ребята доели все, что у них было. Когда настала очередь Джулиана идти за хворостом и он вышел наружу, шторм по-прежнему бушевал. Мальчик остановился и осмотрелся вокруг. Дождь лил ему на голову.

Костер.

Может, разожжем костер? По крайней мере будет веселее, — предложил Джулиан, оглядываясь по сторонам. — Вот только где бы добыть немецкий врач хороших сухих веток?
В этот момент, как бы отвечая на его вопрос, небольшая стая ворон выпорхнула из башни и, кружась в штормовом небе, громко закаркала: «Кар-кар-кар!»
— Ну конечно же! В башне полно веток! — закричал Джулиан. — Помните? Там вороньи гнезда. Птицы натаскали туда кучу веток.
Он выскочил под дождь и помчался к башне. Набрав полную охапку, мальчик вернулся.
— Прекрасно, — воскликнула Джордж. — Разведем отличный костер. У кого есть бумага или спички?
— У меня есть спички, — ответил Джулиан. — Л вот с бумагой хуже.
— Есть и бумага, — неожиданно сказала Анн. — В нее завернуты сандвичи. Можно их развернуть, чтобы разжечь костер.
— Отлично, — воскликнула Джордж.
Они развернули сандвичи и аккуратно положили их на камень, предварительно протерев его. Затем, уложив ветки крест-накрест и подложив под них бумагу, дети сложили костер.
Особенно интересным оказалось разжигать бумагу. Когда она загорелась, пламя мгновенно охватило ветки. Они были старые и сухие. Вскоре уже слышалось приятное потрескивание, и маленькая комнатушка осветилась танцующими искрами огня. Снаружи было очень темно. Тучи едва не касались макушки башни. Ветер гнал их на северо-восток с ревом, похожим на рев самого моря.
— В жизни не слышала, чтобы море так страшно ревело, — призналась Анн. — Никогда! Такое впечатление, что оно сошло с ума.
Ветер завывал, и громадные волны разбивались о скалы с жутким грохотом. Дети едва слышали друг друга. Приходилось кричать.
— Давайте-ка лучше поедим! — крикнул Дик, которому постоянно хотелось есть. — Все равно нечего делать, пока продолжается шторм.
— Конечно, давайте, — громко сказала Анн, бросив голодный взгляд на сандвичи с ветчиной. — Даже забавно устроить в этой маленькой старинной комнате пикник у костра. Интересно, когда здесь в последний раз ели люди? Вот бы встретиться с ними.

Шутка.

Теперь Федоровна твердо и широко шагала по коридору. Звонка еще не было. Он настиг ее в пути. Мимо пробежал ушастый мальчишка из 8«А», Женька Уваров. На спину ему кто-то прикрепил страницу из журнала с фотографией Лохнесского чудовища.
— Стой! — сказала Анна Федоровна ив сен-лоран.    .
— Здрасте! — ошалело ответил он.
— Куда летишь?
— А что, нельзя?
— Прочитать никто не успеет.
— Чего прочитать?
Анна Федоровна повернула его к себе спиной, содрала со спины бумажку.
— Держи, Лохнесское чудовище.
«Хорошо я это сказала»,— подумала она и вошла в класс принцип.
— Здравствуйте, рыбыньки! Дежурный? Кто дежурный?
Поднялся Мишка Зуев.
— Я дежурный.
— Сразу надо отвечать, чтобы я не спрашивала десять раз.
— Во! Я же сказал: «Я дежурный».
— Раздай тетради, дежурный, а что останется, возьми себе.
Это была шутка, но Мишка Зуев не засмеялся, и никто в классе не засмеялся. Ее шутки не вызывали смеха, может быть, потому, что говорила она их небрежно, не эффектно, между прочим. Она считала свою неэффектность достоинством вербейник. Ни ума, ни остроумия своего она никому не навязывала, как другие.
Алена получила четыре с минусом. Минус растянулся на полтетради. Алена огорчилась, лицо ее сделалось обиженным. «Почему минус такой длинный? — подумала она.— Тоже мне, размахалась минусами-плюпусами». Ошибка была одна: неправильно написала фамилию. Бориса Друбецкого. Она написала через «Т» и сейчас быстро листала учебник, чтобы доказать Рыбе, что и надо через «Т». «Конечно, эти мечты не имели ничего общего с карьеристскими планами Друбецкого или Берга»,— прочитала опа, выхватив глазами фразу. Алена обиделась и на учебник.
— Я помню же, у Толстого «Трубецкой»,— сказала она шепотом Раисе.— Я точно помню.
— Трубецкой был у декабристов,— так же шепотом ответила Раиса.
— При чем здесь декабристы?

Учительница.

Анна Федоровна взяла тетради и зашагала из учительской. Это была уже немолодая, огрузневшая женщина. Одевалась она очень просто: юбка, свитер. Встала, одернула и пошла. Волосы носила прямые, коротко подстриженные. Никогда их не завивала, не делала причесок. Проведет рукой по голове сверху вниз — и готова. Учительница химии раздражала ее и тем, что наряжалась в школу, как в театр, и еще больше тем, что приучала учеников к доверительным отношениям: «Я ему так доверяла, так доверяла». Учить надо, а не доверять, школить — от слова Школа, порядок, знания. Тогда не будет никаких неприятностей ни для тебя лично, лапочка, ни для общества.
Анна Федоровна была груба с молодой учительницей жена (ей самой казалось — не груба, а сурова) от накопившегося в ней раздражения и непонимания. В последнее время она все чаще натыкалась на противодействие ребят. Она требовала дисциплины, но даже девочки не подчинялись ей плаванье баттерфляем.
Анна Федоровна все с большей резкостью ударяла по столу, заслышав малейший шум, становилась все более язвительной, ироничной по отношению к тем, кто не выучил урока, кто мямлил у доски. Но ирония ее почему-то не доходила, трудней стало овладевать классом. Она теряла контакт с теми, кого должна была научить чтению и пониманию прекрасного, и чувствовала, что вместе с этим теряет себя, становится равнодушной и к занятиям в школе и к самой литературе.
Она была резкой всегда, но теперь за ее отрывистой речью и угловатыми движениями скрывалась растерянность немолодой учительницы, которой на прошлой неделе подложили на стул кнопку. Она боялась, что подложат еще раз, и демонстрировала уверенность белел на дне глубокого озера небольшой, но неприятный отстой. Садилась на стул, не глядя, не ощупывая сиденья, опускалась всей тяжестью и с пристуком опускала на стол журнал.

Дождь.

Заслужили, и как еще! — отозвался Громский. — Такие ценные сведения козел тот еще. Вот, хоть сегодня. «В направлении Ирлавы выехало сто автомашин с живой силой и различными грузами, двадцать гусеничных тягачей с пушками крупного калибра». Вчера докладывали о концентрации судов в Вентспилсском порту. И до того.» Что ты до того, Виктор, отстучал?
— О пересылке воинских частей из Спаре, Ренды и Усмы в направлении Тукумса, а также о поездах на железной дороге Вентспилс—Тукумс.
По-моему, надо оттащить лодку подальше от берега, — неожиданно вымолвила Джордж. — Шторм будет действительно очень сильный. Такие внезапные летние бури иногда гораздо хуже зимних.
Они с Джулианом побежали на другую сторону острова, где оставили лодку. И вовремя. Огромные волны начали уже подбираться к ней. Вытащив вместе с мальчиком лодку почти на самую вершину утеса, Джордж крепко привязала ее к кусту утесника.
К этому времени дождь лил вовсю, и Джордж с Джулианом успели промокнуть.
— Надеюсь, ребята сообразили укрыться в той комнатке с крышей и стенами, — сказала Джордж.
Дик и Анн действительно оказались там. Похожу, они продрогли и перепугались. В комнате было очень темно. Свет проникал только через два узких окна и маленький дверной проем.

Парашютист.

Есть такой Индрикис Тирум, как же, да вот захочет ли он с первым встречным в разговоры вступать...
— А он подумал ли... — Мачиню и нравился холодноватый, сдержанный тон собеседника, но и немного его коробил. — Что нынче немцам проще простого выловить и уничтожить одиночек и маленькие группы? Один в поле не воин, — заключил он, но тут же поправился, — один лишь в исключительных случаях может
быть воином.
Встреча состоялась в лесу неподалеку от «Абавниеков».
Индрикис Тирум уже был мобилизован на трудовую повинность — строить «Атлантический вал» на берегу Северного моря вблизи от шлезвигского города Хузума. Выбрался в отпуск и, разумеется, обратно не вернулся, а вместе с братом Адамом и группой молодежи скрывался в окрестных лесах и в землянке, которую с ведома и при поддержке семьи оборудовал в отцовском хозяйстве. Индрикису Тируму Мачинь открыл, что  советский парашютист, и Тирум охотно согласился работать вместе. Ну, а его парни обычно думают, как и он, добавил Тирум. Главное, тыл будет надежнее, если присоединиться к «Красной стреле»; рассчитывать на длительный покой под носом у фрицев не приходится.
Мачинь возвращался на базу, заручившись помощью еще полдюжины бойцов и информаторов. По дороге он заглянул в тайник под пеньком на берегу Абавы. Венера докладывал, что приобщил к разведывательной работе ремонтного рабочего с тракта Кулдига—Ренда Илгвара Кимениса, который возьмет под наблюдение движение немецких воинских частей по этой важной транспортной артерии. Еще Венера сагитировал крестьянина из Крои Ансиса Гулбиса, который взял на себя оповещение о немецких карательных отрядах, если таковые появятся на берегах Абавы.